Рон Брантон: багато політичних лідерів корінного населення Австралії — колишні вкрадені діти

Pravotoday:  Вы антрополог. Как Вы решили выбрать столь редкую профессию?

Рон Брантон:  Я стал антропологом вследствие целой серии неожиданных событий в конце 1960-х и начале 70-х годов, однако объяснение всех обстоятельств займет очень много времени. Например, одно из событий было связано с покупкой билета на поезд из Мельбурна в Сидней, куда  я направлялся, чтобы получить в посольстве вид на жительство в Чехословакии (откуда мои родители бежали от нацистского вторжения в начале  Второй мировой войны), как раз тогда, когда в 1968 году  туда были введены советские войска.  Дело в том, что я, будучи еще очень молодым человеком, хотел принять участие  в разгорающейся на тот момент «Пражской весне». Я решил все равно поехать в Сидней, и встретил своего бывшего преподавателя, который предложил мне начать последипломный курс по антропологии, поскольку моя поездка все равно была сорвана.  До этого  я занимался архитектурой и искусствами, некоторыми социальными науками, но никогда не думал, что антропология станет моей профессией. Хотя я веду интересную жизнь и имею хороший доход как профессиональный антрополог, если бы сейчас я был молодым человеком, выбирающим профессию, я бы не выбрал антропологию. Я  разочарован современным состоянием профессии, которая, кажется, потеряла в значительной степени интеллектуальную независимость, честность и привязанность к опыту, ведь именно эти качества были присущи моим преподавателям в конце 60х – начале 70х годов. Самое лучшее, что я получил от антропологии, это встреча с моей будущей женой Тесс, она тоже антрополог и работает в Сиднейском университете.

Pravotoday:   На сегодняшний день мы часто встречаем термин «судебная антропология», но очень мало людей определяют свою профессию таким образом. Встречали ли Вы когда-либо подобных специалистов, и встречался ли Вам данный термин?

Рон Брантон:  Я знаком с термином «судебная антропология», но не припоминаю встречи с подобными специалистами. Судебные антропологи, также как физические антропологи, изучают такие дисциплины, как анатомию и патологию, о которых  я знаю сравнительно мало.

Pravotoday:   Мы знаем, что Вы активно выступали против движения за Возвращение Домой Украденных Поколений (Bringing Them Home Report on the Stolen Generations). Расскажите, пожалуйста, нашим читателям о судьбе Украденных Детей и сегодняшней политике государства по отношению к ним.

Рон Брантон:  Термин «Украденные Поколения» лучше всего рассматривать как случай политического маркетинга с целью дискредитировать ряд политических мероприятий, которые, несмотря на серьезные обвинения, были хорошо продуманы и направлены на улучшение жизни аборигенов, и  наиболее широко поддерживали права аборигенов в контексте австралийского политического спектра, по крайней мере, до начала 60-х годов. Многие люди, которые позже были страстными адвокатами политики «Украденных поколений» ранее являлись сторонниками противоположной политики. И как заметил мой коллега, профессор Кеннет Мэддок после проведения глубоких исследований, – люди с профессиональным знанием культуры коренного населения, такие, как антропологи, не выдвигали возражений против политики 1950-х – начала 1960-х годов.

Определенное количество детей, рожденных от матерей-аборигенок и белых отцов, были отделены от их семей и помещены в другие семьи и интернаты, хотя, конечно, подобные перемещения коснулись не всех семей     в случае смешанных браков. В отдельных случаях, это могло помочь им, ведь иногда родители относились к своим детям очень плохо, даже убивали. В других случаях, напротив, дети были отделены от любящих и заботящихся о них семей, что стало для них незаживающей раной. Часто детей отдавали властям родственники, которые надеялись, что  они получат шанс на лучшую жизнь. 

Конечно, одни дети получили печальный опыт в  казенных заведениях или приемных семьях, а другие – образование и карьерные возможности, которые они бы никогда не получили без помощи государства.  У меня есть друг-абориген, которого оторвали от матери, когда ему был год, и он воспитывался по очереди несколькими приемными родителями, некоторые их которых относились к нему ужасно. Но он также сказал мне, что если бы его не забрали из семьи, он вряд ли бы выжил, поскольку его мать была вовлечена в преступную деятельность и не заботилась о нем.

Многие политические лидеры коренного населения – бывшие Украденные Дети.

Доклад ‘Bringing Them Home’ считал Украденными даже тех детей аборигенов,  чьи родители добровольно направили их в интернаты  и  поддерживали связь с детьми все это время. Доклад был одним из самых бесчестных документов, когда-либо выпущенных австралийскими властями. Он не предусматривал возможности сбалансированного отношения к проблеме, игнорировал любые обстоятельства, которые могли вызвать сомнения о его предопределенных выводах. Через тринадцать лет после опубликования документа  появилось очень много материалов, касающихся Украденных Поколений, в том числе судебные иски, в которых Украденные дети  обращались с требованием о компенсации. Тем не менее, в одном из случаев, рассматривавшихся в Федеральном Суде, было обнаружено, что мать одного из двух аборигенов, требовавших компенсации, пыталась убить его вскоре после рождения, столкнув его в кроличью нору, поскольку он бы «полукровкой». Его спасла бабушка.

Pravotoday:   Какие еще государственные программы направлены на защиту прав детей коренных народов? Ущемляют ли они каким-либо образом их права?

Рон Брантон:  Я уже много лет не работаю над подобными программами, поэтому, боюсь, мой ответ будет не достаточно полным.  Последнее время СМИ все чаще и чаще публикуют истории о случаях ужасающей жестокости, часто вызванной воздействием алкоголя, которые происходят в отдаленных общинах  и которые превращают в ад жизнь местных женщин и детей. В ответ правительство Содружества под началом бывшего консервативного Премьер-министра Джона Говарда представило программу Вмешательства в отдельные общины аборигенов на Северной территории. (Правительство Содружества имеет большую власть по отношению к Северной территории, чем к той части Австралии, которая имеет местные органы власти). Программа характеризуется попытками повысить уровень права и правопорядка в общинах, а также контролировать  расход государственных денег, чтобы знать, что родители покупают еду для своих детей, а не тратят все средства на алкоголь. Теперешнее правительство Содружества продолжило реализацию Программы с некоторыми изменениями, однако они довольно спорные, так  как часть аборигенов ее поддерживают, в то время как другие  полностью отвергают. Антропологи также не могут прийти к единому мнению, хотя наиболее резкие в своем отвержении не являются теми, к которым я питаю глубокое уважение. Я не могу судить, достигла ли программа своей цели или нет, я настроен скептически по отношению к возможности правительственных чиновников улучшить ситуацию в этой сфере. В общем, я думаю, что в течение двух первых столетий европейских поселений в Австралии аборигены и их жизнь были объектом слишком сильного правительственного вмешательства.

Pravotoday:   Расскажите, пожалуйста, о специальных государственных программах по предоставлению бесплатной правовой помощи, особенно представителям коренных народов. Действительно люди пользуются ими?

Рон Брантон:  Опять же, я не обладаю специальными знаниями по этому вопросу. Существуют доступные программы, как для аборигенов, так и для всех остальных жителей, но мы часто слышим жалобы на их недофинансирование. Да, они используются. Правительство выделяет средства для того, что известно под названием Представительство Коренных Народов (Native Title Representative Bodies), так что сотрудники могут подавать иски от имени аборигенов, которые хотят восстановить свои права на земли предков.

Pravotoday:  Уровень преступности среди аборигенов выше, чем среди других групп населения? Рассматриваете ли Вы случаи смерти аборигенов в тюрьме (in custody), как неслучайные?

Рон Брантон:  Без сомнения, для некоторых видов преступлений, в основном совершенных с особой жестокостью или преступлений против собственности, уровень преступности среди аборигенов значительно выше, чем среди других групп населения. Например, Новое Южноуэльское Бюро по уголовной статистике и исследованиям выявило, что за годичный период около 20% всех мужчин-аборигенов предстали перед судом по обвинению в совершении уголовного преступления. Комментарии Директора центра, объясняющего невозможность оправдания столь высокого уровня преступности среди аборигенов простой предвзятостью полиции и суда, многократно цитировались в прессе. Исследования Университета Восточной Австралии показали, что хотя аборигены составляют  3% от всего населений государства, ими совершено около 20% всех особо тяжких преступлений. Другое исследование показало, что женщины-аборигены в 20 раз чаще подвергаются насилию, чем представительницы других групп населения.

В то же время существуют исследования, которые утверждают, что судьи более снисходительно относятся к преступникам-аборигенам. Одно из исследований Австралийского Института Криминологии выявило, что сроки лишения свободы, к которым были приговорены аборигены, обвиненные в совершении преступления, в среднем на 40% меньше, чем сроки, к которым были приговорены представители других группы населения, обвиненные в совершении тех же преступлений. Тем не менее, поскольку я лишь видел телевизионные репортажи об исследованиях и не знаком с их методологией, я не знаю, насколько можно верить этим выводам.

Конечно, можно оспаривать причины, по которым настолько разнятся результаты исследований.  Среди людей, которые причисляют себя к прогрессивной интеллигенции, объяснение кроется в многолетнем историческом притеснении аборигенов в последние десятилетия XX века (и которое, по мнению многих, но не по моему, до сих пор имеет место).  Естественно, нельзя не брать во внимание последствия прошлого. Но намного большего внимания заслуживает роль культуры аборигенов в этом феномене. Несмотря на попытки «политически корректной» интеллигенции притвориться, что это не так, по результатам исследований антропологов, сочувствующих аборигенам, но, тем не менее, стремящихся к интеллектуальной честности, культура коренных народов содержит немало элементов жестокости, включая сексуальное насилие по отношению к женщинам и детям.

Одним из поразительных результатов исследования Королевской Комиссии по Смертям Аборигенов под Стражей (Royal Commission into Aboriginal Deaths in Custody), которая рассмотрела 96 случаев  смерти аборигенов и 3 случая смерти жителей островов Торресова пролива, которые умерли под стражей в 1980х годах, было то, что уровень смертности под стражей аборигенов практически совпадает с уровнем смертности не-аборигенов.  Большинство смертей были вызваны естественными причинами, самоубийством или передозировкой наркотических веществ. Пять стали результатом действий работников тюрьмы или полиции, но следует заметить, что ни одна из них не была результатом заведомо противозаконного поведения служащих.

В то время,  как были опубликованы результаты этого исследования, в единственном параграфе Национального доклада (National Report), состоящего из двух тысяч страниц, содержались еще более поразительные сведения. Оказалось, что уровень смертности среди аборигенов, приговоренных к наказанию, не связанному с непосредственным лишением свободы, был приблизительно вдвое выше, чем уровень смертности среди аборигенов, отбывающих наказание в тюрьме. Причины этих результатов объяснить легко – аборигены в тюрьме изолированы от среды, которая содержит множество угроз их жизни, таких как алкоголь, общинная жестокость, наркотики и ДТП. Несмотря на попытки довести эти результаты до сведения общественности, пресса в основном проигнорировала их, и мало кто в Австралии о них знает.  Исследование слишком мало соотносится с любимыми рассказами журналистов об аборигенах, как о жертвах. К сожалению, большинство австралийских журналистов, будучи весьма осведомленными и технически компетентными, слишком неохотно относятся к тому, что нужно менять взгляды прогрессивной интеллигенции на такие темы, как, например, коренное население и экология.

Pravotoday:   Можете ли Вы согласиться с тем, что власти часто прячут культурный геноцид под маской ассимиляции, и даже сегодня люди страдают от насильственной ассимиляции?

Рон Брантон:  Это может быть правдой для некоторых европейских и ближневосточных государств, но я не верю в правдивость этого утверждения для Австралии. Люди, которые выдвигают подобные утверждения, часто упускают очень важный факт: по крайней мере, до 50-х годов XX века и даже позже, ассимиляция коренных народов, таких как австралийские аборигены, широко поддерживалась «прогрессивными» силами мира. Также, в 1930-х и начале 1940-х годов лидеры движения за права аборигенов, такие как Уильям Фергюсон и Джек Паттен, жаловались на нежелание европейцев ассимилировать аборигенов и предложить им все выгоды Западной цивилизации. Это другая «неудобная правда» для современной интеллигенции. Несколько лет назад, когда я указал на эти факты на предварительной записи дебатов на национальным телевидении с «левым» историком , который, без сомнения, осознавал мою правоту, этот момент был вырезан при монтаже.

Pravotoday:  Вы были Директором по Делам коренных народов в Институте общественных дел. Можете ли Вы рассказать о деятельности Института и конкретно Вашего департамента?

Рон Брантон:  Институт общественных дел – самый старинный в Австралии  и третий - по дате основания  в мире. Он был организован в 1943 г. для того, чтобы претворять в жизнь политические идеи с использованием свободной инициативы, что помогло бы послевоенному восстановлению общества. Когда я начал работать в Институте в 1990 году, он стоял на позиции «либерального консерватизма» - либерального в плане поддержки рыночных механизмов в экономике и консервативного в плане неприятия ненужных социальных перемен, особенно, когда общественные институции функционируют достаточно хорошо. Конечно, существует возможность конфликтов между различными подходами, но это не так уж и плохо.

Как и все в моей жизни, начало моей работы в Институте было обусловлено случайностью. Я работал в Офисе национальной разведки, Австралийское ведомство разведки в Канберре, и хотя работа была захватывающей, меня утомляла господствующая в ведомстве бюрократия. Мой друг посоветовал мне подать заявление на замещение должности аналитика по природоохранной политике в Австралийском Институте Государственной Политики.  Я получил должность, а через три месяца Институт Общественных Дел и Институт Государственной Политики были объединены. 

В частности я работал над проблемой повторного открытия предполагаемой     золотоносной шахты в районе Какаду на Севере Австралии. Противники повторного открытия шахты также выдвинули аргументы о наследии коренного населения. Несколько антропологов написали доклад для государственного учреждения, ответственного за организацию работы шахты. В нем ученые сообщили, что аборигены считают, что в случае открытия шахты мистическое доисторическое создание по имени Була воскреснет и уничтожит всех людей в регионе. Исследуя некоторые экологические аспекты, я решил изучить, легитимными ли были аргументы о наследии аборигенов, или же они придуманы «зелеными» активистами. Естественно, не все аборигены были против открытия шахты, и многие поддерживали инициативу ее запуска в связи с появлением новых возможностей для получения работы.

Я узнал, что когда шахта работала ранее – в 1950-х - 60х годах – геолог, сильно интересующийся антропологией, исследовал жизнь местных аборигенов (он был более чем просто любителем, так как опубликовал несколько статей в престижном научном узкоспециальном журнале). На самом деле ранее местные аборигены не возражали против работы именно этой шахты, хотя имели все возможности это сделать. Я написал доклад, в котором оспаривал мнение о том, что возражения аборигенов по поводу шахты базировались на стародавних верованиях, связанных конкретно с Холмом Коронации (Coronation Hill), и, вероятно, пришли из других регионов.  Я также указал на ряд важнейших обстоятельств, которые ранее игнорировались в исследованиях.

Впоследствии мой доклад привлек внимание национальной прессы и стал одной из причин внутреннего напряжения в правительстве Хоука. Мне предложили работать в области политики по отношению к аборигенам, и поскольку антропология мне ближе, чем природоохранные вопросы,  я согласился.  Я стал исследовать такие вопросы, как права аборигенов на землю, Украденные поколения и смерть аборигенов под стражей. В 1996 году ко мне присоединился другой аналитик Гарри Джонс, который был  министром в правительстве Хоука и имел академическое образование  в области географии и политологии. Хотя он уже не работает в Институте, он продолжает исследовать вопросы жизни аборигенов в рамках других организаций.

С моей точки зрения, Институт создал идеальную атмосферу для исследования – я сам выбирал аспекты, над которыми хотел бы работать без чьего-либо вмешательства. Другие люди, которые работали со мной -  их было полдюжины – в основном, были экономистами или бывшими политиками и доверяли моим суждениям, хотя большинство моих докладов посылалось на «дружеское» редактирование перед публикацией. Это было несомненно лучше, чем работа в университете, поскольку на тот момент отделения антропологии и других социальных наук в Австралийских университетах стали оплотом политкорректности.  Как говорил в начале 90-х годов Лес Хаятт, выдающийся антрополог и один из моих преподавателей в Сиднейском университете: «Мне жаль тех юных антропологов, которые начинают свою карьеру в антропологии, поскольку все тяжелее и тяжелее говорить правду о проблеме аборигенов».

Я закончил свою работу в Институте 10 лет назад, и лишь один человек, с которым я работал, до сих пор там.  В нем больше не существует отделения по делам коренных народов, и я не  думаю, что теперешние сотрудники порадуются определению «консервативный». На сегодняшний день Институт в основном работает над экономическими и торговыми вопросами, а также проблемой изменения климата.

Pravotoday:  На сегодняшний день Ваши научные интересы лежат в области культурологического объяснения катастроф и несчастий. Исследуете ли Вы конкретных людей (нации) или же работа носит общий характер?

Рон Брантон:  Я долгое время интересовался взаимосвязью между культурологическими объяснениями бед в магии и колдовстве, которые характеризуют многие племенные сообщества и современной культурой безопасности, разработанной в индустриальном обществе. Другими словами, как заставить людей серьезно воспринимать все технико-юридические нормы безопасности, если они свято верят, что любая беда – результат деятельности ведьмы или колдуна, и наиболее эффективной защитой являются магические  ритуалы, а не простое исполнение норм безопасности?

Я надеялся вести это исследование на глобальном уровне, принимая во внимание отдельные случаи по всему миру во время моей трехгодичной стажировки в качестве почетного научного сотрудника в Университете Квинсленда, которая недавно подошла к концу. К сожалению,  я занялся другими исследованиями, в частности юридических случаев, касающихся восстановления аборигенов в правах на землю и культурного наследия аборигенов, кроме того, проблемы со здоровьем помешали мне завершить данное исследование,  и вряд ли я сумею когда-нибудь его продолжить.

Pravotoday:  Вас широко обсуждали в австралийских СМИ в связи с Вашей правозащитной деятельностью. Вас называли как фанатиком, так и ведущим неолибералом Австралии. Как Вы сами можете описать свою политическую позицию?